Вечорница. Часть 1 - Елена Воздвиженская
– А какие они, ба?
– Да на женщину похожи, безобразную только лицом, живот у них вздутый, а груди висят до пупка, волосы длинные, растрёпанные, а ноги собачьи, либо как лапы у гуся, наподобие того. На руках у них всего по три пальца, и те длинные и тонкие, с когтями. Эти богинки на младенцев охотятся, на девочек особливо. Если утащут, то сделается девочка такой же страшилищей, как они. А мальчики им не нужны.
– Ишь, дискриминация какая, – пробурчал дед Семён, втыкая шило в валенок.
– А ты не шути, – накинулась на него баба Уля, – Вон мне мать моя сказывала, как однажды они чуть было у Васильевых дитя не уволокли. Хорошо, что вовремя бабушка их проснулась.
– Это у Маруси что ли?
– Маруси тогда и на свете не было. Дело это приключилось с её бабкой, Таисьей.
– Ба, расскажи, – попросила Катя. Бабушку Марусю, жившую через две улицы, она знала, и часто играла с их внучкой, приезжая к бабе с дедом на каникулы в деревню Добринку.
– Дело было так, – поправив очки и добавив спицу в пятку носка, ответила баба Уля, – Тогда покос начался как раз. А у Таисьи роды случились на то время, это значит она Валентину родила, мать Марусину, ну и оставалась она дома, прибрать да сварить, скотину накормить, пока все на лугах. Да бабка старая с ней дома была на подхвате.
Ну день прошёл в хлопотах, то да сё, вернулись с покоса домашние – свекровь со свёкром, да муж. Поели и спать. Утром рано вставать и снова в луга. Все уснули, одна Таисья сидит, зыбку качает, ну и сморило её, тоже за день-то умаялась знатно, с дитём да хозяйством. Прикорнула она на лавке, рядом с зыбкой, да видимо крепко уснула сразу. А окно одно приоткрыто было. Жара, ведь, лето. И вот видать, через то самое-то окно и пробралась в избу богинка. Прокралась к люльке и схватила дитё.
– Бабуля, а откуда она знала, что в этой избе младенец есть? – спросила Катя.
– Да кто знает, они видишь ли, могут ещё обернуться собакой, эти богинки. Днём прибегают в деревню, рыщут, высматривают, где да что, а ночью и приходят за дитём.
Баба Уля замолчала, пыхтя и вывязывая какой-то особо сложный момент на пятке.
– Ну чо там дальше-то было? – подал голос дед, – Доканчивай, коль начала.
– Девчонка тихо спала, не заплакала даже, когда её чудище из люльки достало, – продолжила баба Уля, – а может они и младенцев тоже умеют одурманивать, кто знает? И пошла она к окну, значит, с дитём на руках. А тут бабушка старая проснулась от чего-то и увидела богинку. Закричала она, все поднялись, переполох начался. А та – шмыг – и в окно.
Муж Таисьин во двор выбежал, а богинка уж меж деревьями мелькает в саду, быстро они бегают. Одно слово – нечисть. Но всё ж таки сумел он её догнать, та как почуяла, что человек нагоняет её, так ребёнка и бросила, как только отец поймать успел, вот чудо. Не ушиблась даже девчонка. Только проснулась в тот момент да заверещала. Ну тут уже Таисья подлетела, успокоила ребёнка. После того, сроду они с открытым окном не ночевали, а Таисья спать всё боялась, пока зима не наступила. Зимой-то, сказывала уже я, на дно уходят богинки. А там и девчонка подросла уже. Потихоньку забылось дело.
– Чай и нам пора на боковую, – сказал дед.
– Пора, – ответила баба Уля, позёвывая, – Пойду дверь запру да и ляжем. Как метёт, однако нынче…
Страшное гадание
– Святки испокон веку было время особое, – начала разговор баба Уля, – Мы раньше, когда в девках ещё были, ворожили на святках всегда.
Внучка Катя, приехавшая к бабуле с дедом на зимние каникулы, сидела на диване у печки и чесала за ухом кота Ваську, разомлевшего на её коленях.
– А на что ворожили, бабуль?
– Известное дело на что, на женихов, да на судьбу, – ответила баба Уля.
– Ой, как интересно, а расскажи, бабуль?
– Весело раньше было, – улыбнулась своим воспоминаниям баба Уля, – Запрягали тройку с бубенцами бывало, да катались по селу, в поле выезжали, кони резво несут, ветер в лицо, снег летит, дух захватывает!
Ряженые ходили по деревне, кто во что горазд рядились – кто тулуп вывернет, кто рога бычьи на шапку подвяжет, парни в девок наряжались, лица сажей мазали, платки подвязывали. Как стемнеет у кого-нибудь в избе на вечорки собирались, гуляли. Там и молодёжь и взрослые, матери-то своим сыновьям невест высматривали как раз на тех вечорках. Ну и ещё собирались, конечно, девки ворожить.
– А как ворожили?
– Да по всякому. Больше того баловались, конечно. Домового спрашивали вот, к примеру, наливали молока в блюдце, ставили у порога, да звали: «Домовой, хозяин мой, приди под порог попить молочка, поесть воска», а после восковую свечу растопишь, да в молоко то и выльешь. А там уж смотришь на что похоже получилось. Цветок иль дом – быть добру, крест иль зверь страшный – к худу.
Ещё вот валенок бросали через левое плечо, куда носком ляжет – с той стороны и жених будет. Ой, однажды такая умора вышла с этим валенком!
Бабушка задорно засмеялась, а Катя, подогреваемая любопытством, нетерпеливо качала ногой в ожидании продолжения.
– В один год ворожили мы с подружками вот так-то, вышли во двор, мороз стоит, тишина кругом, снег скрипит под ногами, звёзды в небе огромные такие, что кажется руку протяни и достанешь, месяц повис над избой, яркий, молодой.
Ну вот Надюшка-то первая валенок сняла с ноги, встала к воротам спиной, размахнулась, да и бросила через левое плечо, хорошо так бросила. Просвистел валенок в воздухе и тут кто-то как заорёт по ту сторону ворот. Мы тоже давай визжать, выглядывать боимся, а ну как нечисть там?
После осмелели малость, приоткрыли ворота, а там – дед Иван, далеко уж отошёл, а валенок Надюшкин у него под подмышкой торчит. Побежали мы вдогонку, давай упрашивать, чтобы валенок вернул, а он осердился, не отдаёт, иду, говорит, по улице и тут по голове мне ка-а-ак прилетит что-то, напугали меня до смерти, не отдам вот теперь, озорницы! Долго уговаривали, ну отдал опосля. А мы потом всё над Надюшкой смеялись, мол, жених у тебя дед Иван будет.
Ещё на перекрёсток ходили ворожить, кто посмелее. Нужно было выйти одной на пересечение трёх дорог, встать да вокруг себя круг начертить для защиты, а после голову к земле приклонить, да слушать, коли смех услышишь иль колокольчик будто звенит – к добру, а если ругань иль проклятия – быть беде.
Которая боялась на перекрёсток идти, та вот как ворожила – взять надо нож и выйти в полночь во двор. Но так, чтобы рядом никого не было. Тем ножом снег надо резать да приговаривать: «Черт, черт, не молчи, черт, черт, подскажи, какой мне муж попадется, смеяться или плакать придется?»
А после молчать да прислушиваться следует. Коли тишина – не выйдешь замуж в этом году, коли собаки залают – так выйдешь. И то ещё можно подметить каков муж будет. Ежели хрипло да злобно лают собаки, так и муж попадётся злой и старый. А если звонко лают да заливисто – муж молодой будет, весёлый. По полену вот ещё гадали, под окно ходили слушать, прохожих окликали. В чулан ходили ночью, в скважину подглядывали, чтобы суженого увидеть.
– И сбывалось, бабуль? – спросила Катя.
– По-всякому бывало, ежели всерьёз ворожили, то сбывалось. Святки ведь такое время, когда дверь между тем и нашим миром открыта, души, что в аду томятся, в это время по земле гуляют, да и нежить всякая вместе с ними,
